|
Холодный атмосферный фронт надвигался на столицу Поморья.
Серые щупальца утреннего тумана опутали ветви яблонь в садах, прошлись по лесным опушкам, вороньим гнездам, псарням, курятникам, конюшням и амбарам, вплотную подобрались к королевским покоям. Стены плотно держали оборону: двери были плотно затворены, окна утеплены и на нижних этажах прикрыты ставнями. Туман подумал, вздохнул от огорчения и пополз вверх, искать щелочку-другую на крыше, или, если повезет, просторный и в меру чистый дымоход.
Туману повезло: на верхних этажах королевского дворца обнаружилось открытое ветрам, вампирам и прочим визитерам помещение.
Посреди большой комнаты в высокой башне — столь высокой, что из нее можно было рассмотреть край северного побережья, и столь большой, что здесь можно было устроить дискотеку для дюжины кентавров, — стоя, в обнимку с зеркалом, трепетно прижимая к груди резной посох, спал старик. Игриво настроенный атмосферный феномен попробовал было залезть к пожилому человеку под мантию, пошалить, однако вовремя окстился, и запустил шаловливые ручонки в седую бороду.
Некоторое время ничего не происходило. Старик спал и тихонько посапывал, туман шалил, и никто его не тревожил, сквозняки гуляли, окна были открыты, дворец тихо дремал последние утренние минуты, в погребе очередную корочку сыра спешно догрызали мышки, у норок их терпеливо дожидались кошки, и во всем государстве царили мир и покой.
Осени в Поморье мира и покоя было мало.
В коридоре послышались чьи-то уверенные умеренной тяжести шаги. Туман испугался, и юркнул в раскрытое окно, чтобы больше не мешаться по ходу повествования.
В покои придворного мага, формально постучавшись, прошествовала ее королевское величество Глафира. Каким-то мистическим образом — да нет, никакой мистики, обыкновенная магия, — почтенный мэтр открыл глаза в тот же миг, когда супруга работодателя очутилась в помещении.
— Ну? — грозно спросила Глафира, нахмурив красивые соболиные брови. Мэтр очень удачно прикинулся, что ничего не понимает. — Где мой свекор?
Мэтр Силантий печально покачал головой и развел руками.
— Всю ночь провел в межпространственном поиске, — (где-то в глубине комнаты, там, где притаился оплот и остов магического оборудования — письменно-лабораторный стол — что-то не удержалось на штативе, покатилось, упало, зазвенело стеклянными осколками и в утреннем бодрящем аромате добавилась крепкая спиртная нота.) — Скрывается где-то наш экс-король-батюшка, не показывается… Отдыхать, верно, изволят, после трудов праведных…
Тушка большого иссиня-черного ворона, распластавшаяся на беспорядочной груде фолиантов в позе, удобной для таксидермиста, чуть приоткрыла блестящий агатовый глаз, мигнула, и скромным покачиванием мизинного перышка правого крыла подтвердила правоту мэтра.
Глафиру слова придворного мага не обрадовали.
— Отдыхать изволят? А детьми заниматься кто будет? Снова Глаша, снова я… Внуки евонные совсем распустились, у дочки тараканы в голове завелись, у внучек — не выводились… Придворные, опять же… м-мать их… И самое страшное ведь что?
— Что? — автоматически поинтересовался мэтр Силантий.
— Без удара посоха по голове никто ничего делать не желает! Прикидываются, понимаешь, что они из солнечной Мистралии, по-поморски ни в зуб ногой… Чтоб им… — рассерженно цыкнула упомянутым зубом королева.
Силантий проморгался. Сфокусировался на посетительнице.
— Вы желаете об этом поговорить? — неуверенно-радостно осведомился почтенный маг.
— Нет, — отрубила Глафира. Прошлась по комнате, поморщилась, обнаружив на ковре свежую кучку птичьего помета, на всякий случай потыкала пальцем в тушку ворона. Тот замер и еще качественнее прикинулся учебно-методическим пособием. Королева вернулась к теме беседы. — Я очень желаю что-то сделать.
— Перевоспитать всех? — радостно-неуверенно начал потирать руки мэтр Силантий.
— Для начала — просто по… по… по… — в середине фразы Глафира вспомнила обязательства, которые дает каждая уважающая себя дочь рода Погуляй-Залесских на пороге зрелости и замолчала. Мэтр разочарованно переспросил, чем он может по-по-по-помочь ее величеству. — Ну, для начала мы позавтракаем.
Ворон закатил глаза и максимально мерзко, насколько это возможно птичьим клювом, усмехнулся.
Мэтр скривился.
— А я думал, посох воровать будем…
— Посох?! — подскочила Глафира. — Мужнин посох?! Воровать?!!!
— Ну… э-э-э… — промычал маг. Посмотрел на собственный посох — покрытый рунами и стильными розовыми бабочками (подарок Толика), — и спрятал его за спину. — Ведь без битья не поймут… Условный рефлекс, понимаете? А бить больше нечем…
Глафира прошлась по комнате, уже не замечая, в какие и чьи сюрпризы ступает ее королевская ножка. Остановилась. Строго посмотрела на придворного провокатора.
— Я подумаю об этом. Встретимся за завтраком…
И удалилась, хлопнув дверью. Мэтр опустился в кресло, продолжая нежно прижимать посох. Повздыхал, поохал. Встал, отлепил от мантии расплющенную коробку размякших собачьих галет — одно из последних изобретений королевского повара. Повар — это мэтр Силантий знал точно — мечтал о несметных богатствах, поэтому был очень полезен для любого заговора. Может, пора намекнуть ему, что сегодняшний день как раз очень хорош для внезапного пищевого отравления всей королевской фамилии? Мэтр задумчиво сунул в рот кусочек опытного образца. А ничего галеты получились…
В раздумьях и сожалениях маг, так и не поговорив с королевским поваром, телепортировался в пиршественную залу.
Покушать в Поморье любили. Особенно сейчас, осенью, когда — как убедительно доказано цветом алхимической общественности континента, — столь важно повышать уровень жирорастворимых витаминов в крови.
Повышали усиленно.
На столы крепкие, румяные слуги носили обширные пироги, ушата сметаны к горам блинов, ведра с мёдом, котлы с рассыпчатой кашей, покрывала шматов отменного сала и пудовые куски свежайшего сливочного масла… Колбасы, сосиски и копченые стерляди плыли с кухни нескончаемым потоком, вызывая обильное слюноотделение.
Маг уселся на свое почетное место — по правую руку от короля, обвязал кругом бороды салфетку, и схватил столовый прибор. Аппетит зверствовал.
Первую двадцатку блинов (с икрой, ветчиной, грибами, толчеными в меду орехами, творогом, яблоками, поджаренным тараканом, маслом, маслом, маслом — повторить два раза) Силантий проглотил, и только потом осмотрелся.
Королевское семейство откушивало степенно и солидно. Исполняя свой придворный долг, маг просканировал подопечных. Так: все здоровы, все в меру беременны, грешат традиционным способом…
Силантий перевел взгляд на придворных и икнул.
Князь Лопатий, управляющий королевской конюшней, сидел перед блюдом, на которое какой-то шутник водрузил его собственную княжью шапку. Лопатий мрачно и обреченно втыкал пинцет и вилку в соболий верх, отщипывал по кусочку, и, рыдая, ел.
— Пообещал маменьке, что скорее съест собственную шапку, чем допустит, чтоб какая-то баба им командовала, — прокомментировал принц Василий.
— Ну и маменька тут же приказала ему заткнуться, — добавил принц Кондратий. — и ведь послушался…
Мэтр горестно покачал головой. Князю Лопатию он сочувствовал.
Недалеко от Лопатия какой-то служащий писарской конторы самоотверженно сражался с блюдом, на котором извивались живые ужики.
— Господин Хвастий. Выдавал замуж среднюю дочку, — пояснил Василий.
— А она, будет вам известно, такая страшная! Бр… — добавил Кондратий.
— И Хвастий соблазнял претендентов ее добропорядочным поведением. Пообещал, что если у жениха возникнут претензии — гадом будет. Вот, маменька ему диету соответствующую и прописала. Привыкает…
— А это что такое? — указал Силантий на несчастного, которого вели услужливые доброхоты. Глаза бедняги закрывала плотная повязка. Заметно было, что слепец еще не освоился со своим увечьем: он натыкался на каждый угол стола, мелко и суматошно тряс руками перед собой, и тихо матерился сквозь зубы.
— Ах, это! Бард из Голдианы. Ему за концерт для маменькиных придворных заплатили, а он давай нос воротить, дескать, мало! Так и брякнул — глаза, мол, его лучше бы не видели этой страны, «паршивого Поморья»! Вот и не видят… Теперь ему не уехать— во дворце его хоть кормят, а добраться до телепортирующей станции сам не может, на первом же пороге спотыкается…
— Ее величество — что???!! Ему глаза… — испугался мэтр.
— Да не, просто завязала. Не станет маменька людей обижать, она ж не зверь… — успокоил наставника принц Василий. — Папань, скажи — ведь не станет?
Пафнутий высказался: [глубоко и смачно кивнул].
Силантий отвлекся от тарелки (там все равно уже ничего не осталось) и вгляделся в содержимое пиршественной залы.
Оказалось, что три замеченных страдальца — лишь вершина айсберга. По крайней мере половина из присутствующих могла похвастаться усеченными бородами и усами, подбитыми глазами, и отсутствующими передними зубами. Когда ж из угла, где о чем-то спорили придворный часовщик с придворным гробовщиком, раздалось «Клянусь своей селезёнкой!», и ноздри королевы Глафиры раздулись от азарта, Силантию стало плохо. Не выдержав столь печальной картины, и не желая становиться объектом воспитательных экзерсисов королевы Глафиры, придворный маг тихонько телепортировался в королевский сад.
Королевский сад (не путать с дворцовым парком) был основан четыреста лет назад одним переселенцем. Переселенец оказался мужиком юрким и шустрым, прорвался в чины, а там и вовсе стал советником министра по сельскому хозяйству. Переселенец зарабатывал себе на жизнь публичными лекциями о вреде вредителей, пользе удобрений, и все порывался растить какую-то Царицу Полей. Пронырнув в смотрители дворцового парка, переселенец долго и счастливо воровал; когда ж король пригрозил ему финансовой ревизией — как по волшебству (собственно, это была взятка), в одночасье, с восточной стороны дворца вдруг обнаружился цветущий сад с самыми что ни на есть экзотическими растениями.
Оказавшись в этом дивном уголке, мэтр узрел нечто очень странное. С усилием проконвергировав оптические оси своих глаз, Силантий на всякий случай проверил, правильно ли он преломил пространственные измерения. Потому как узрел он Чудо чудное…
По саду, где томно увядало багровое и золотое многоцветье, средь кущ и куп, неторопливо шествовала Белая Дама. Каждый ее шаг был колыханием дыма кострищ палых листьев, а каждый жест, как звоном бубенцов, сопровождался тихим ойканьем, шептанием и приглушенными причитаниями свиты.
Мэтр Силантий сморгнул.
Картина прояснилась.
Мэтр сплюнул.
Навстречу придворному магу двигалась процессия, возглавляемая ее высочеством принцессой Лисаветой. В процессию входили горничные, коридорные, мамки, няньки, отставные кормилицы, приставные подавалицы, вышивальщицы, вязальщицы, пробовальщицы, делом-каким-то-занималицы, и прочая слабопольная составляющая дворцовой прислуги. Вся эта женская рать, помимо тех, кто имел какую-никакую должность при дворе (например, госпожа Надзирательница За Вечерней Трапезой Канарейки Ее Королевского Высочества), была усилена Особым Контингентом, а именно: карлицей, выдававшей себя за гномку; отставную чревовещательницу, прикидывающуюся (весьма правдоподобно) ожившим големом, еще одной низкорослой особой, не скрывающей своего родства с гоблинами (ее выдавал фиолетово-иссиня-бордовый нос), и еще одной… Нет, человеком она (кажется, все-таки она) себя не считала, настаивала, что ведет свою родословную от эльфов. Действительно, какая-то красота в этой последней по перечислению, но отнюдь не по шумовой составляющей свиты принцессы Лисаветы, присутствовала. Как утверждали злые языки, сия красота проводит темное время суток отдельно от своей хозяйки, на прикроватной тумбочке, и фиксируется клеем и десятком магических пластырей.
Короче, зрелище впечатляло.
Мэтр Силантий загородился посохом от внезапно закрутившихся вокруг женских тел. Толстые, дородные, изобильные, корпулентные, пухленькие и избыточные; роста от гномьего до богатырского, — всё это богатство окружило мага, и давай толкать локтями. Только то, что дамы были облачены по-осеннему практично — в меховые кацавеи, овчинные безрукавки и шерстяные кофты, — спасло мэтра от тяжких телесных повреждений. Почтенный маг уже задыхался и чуял, как холодит могильный холм его загривок, когда мельтешение на орбите утихло — ибо рядом остановилась Сама.
Принцесса Лисавета.
И мир притих.
Мэтр Силантий никогда не был — вернее, уже и не помнил, когда был — знатоком женских прелестей, поэтому вразумительного, связного описания внешности принцессы от него никто и не ждал. Кажется, она была среднего роста, и лицом неуродлива, т.е. с большой долей вероятности можно утверждать, что нос у нее находится прямо посередине лица, уши — где-то сбоку, а рот — в нижней трети.
Поэтому и не мог сейчас подобрать придворный маг достаточно слов, чтобы рассказать о том, что видел.
Женщина. Не молода, ну да и пусть. Платье — по-королевски простое и по-крестьянски просторное, широкое книзу, с пышными двойными рукавами, изящными оборками и рюшами — белой парчи, затканной тончайшей серебряной нитью; белый шелк сорочки сочится молоком, кружева манжет ажурнее инея, башмачки как первый снег… Кто-нибудь может сказать — вот оглашенная баба, додумалась вырядиться в белый цвет, как хинская вдова, — но не наряд, нет, не этот вычурно-простой, изысканно-первозданный наряд привлекал внимание. Не вышитые речным жемчугом фестоны на подоле, не нить морских перлов на подувядшей шее, не скромные алмазные брызги на платке… нет, не это роскошество привлекало внимание случайных и закономерных посетителей королевского сада. Лицо. Лицо уже не простой женщины, и не обычной (хотя и несколько крикливой) особы королевских кровей, и даже не лицо почтисостоявшейся заговорщицы и совсем-уже-почти регентши-властительницы…
Это было лицо женщины, с утра пораньше, внезапно, случайно, в промежутке между жалобой на скрипевшую всю ночь под кроватью крысу и созерцанием отражения своих ноздрей в чашке со свежей простоквашей, познавшей все Истины всех религиозных орденов разом. В один момент. В результате удара пыльным мешком по голове. Нет, в результате удара пыльным амбарным ларем по черепушечке, завершившимся (удар, а не череп) костылянием амбарным же замком по темечку. С размаху.
И учтите, что замок был сработан добросовестнейшими мастерами из гномьего племени!
— Мэтр, а я тут гуляю… — проворковала Лисавета. Маг на всякий случай огляделся: принцесса смотрела куда-то за горизонт. Потом, когда пауза затянулась, мэтр, испытывая муки благородного воспитания — а пуще того психологическое давление со стороны свиты и Особого Контингента, пролепетал:
— Прекрасные погоды ныне, не правда ли…
— О да… Вы не знаете, надолго ли тепло дарует нам Солнце?..
— Не спрашивал… — попытался откреститься Силантий.
— Почто? — мерзким трескучим голосом вопросила отставная чревовещательница. Прочие поддержали подружку дружным кудахтаньем.
— Да я… Я не… Да вы… Да как… Да… Да что вы ко мне привязались! — возопил маг. — Вам какая разница! ХОдите тут и хОдите… У вас других дел нет — у меня найдутся! Отцепитесь, бабы!
Бабы завопили-заголосили-заохали.
Квази-гномка и полугоблинка подпрыгнули и вцепились в рукава магической мантии. Силантий покачнулся.
Раздался трубный глас:
— БА-БЫ! НА-ШИХ БЬЮТЬ!!! А НУ РАЗ-ДВА!!!! НА-ВА-ЛИСЬ!!! — пророкотало над ухом бедного мага. Силантий из последних сил загородился посохом от надвигающегося кошмара: вылепленной из белого комковатого фарфора физиономии, глаза которой двигались отдельно друг от друга, а рот закрывался со щелчком на бульдожий прикус. Физиономия искренне (о чем уже упоминалось выше) считала себя женщиной, а потому, увидев, что объект готов, скомандовала остальному телу достать косметичку и принялась деловито добавлять еще один культурный слой к уже имеющимся напластованиям на фарфоровой основе.
Карлица, считавшая себя гномкой, вытащила из недр своего шушуна топор. Ура королевскому молчанию Пафнутия: точить это чугунное чудище он не дозволял. Но топор, тем не менее, был предъявлен ребрам придворного мага.
Силантий мысленно попросил прощения у богов, и покорился судьбе.
— Не надо… — дивной эльфийской музыкой прозвучал голос. Удивившись до полной прострации, Силантий вдруг понял, что принадлежит он — кто бы поверил! — Лисавете. Мэтр даже тайком ущипнул себя за манжет. — Не обижайте дедушку…
«Какой я тебе дедушка!» — хотел закричать мэтр. Взгляд его упал на фиолетовую носатость, фарфоровую изысканность и чугунную топористость, и голос пропал.
— Я его не виню… — пропела задушевно-умиротворенно Лисавета. — Пусть идет себе с миром…
Силантий внезапно оказался на земле: квази-гномка и полугоблинка разом выдернули себя из-под его рукавов. Лежа ничком, маг имел счастье убедиться, что подошвы ее королевского величества все-таки дисгармонируют с цветом остального наряда.
— Я только хотела знать… — свита замерла в боевой стойке, намереваясь за доли секунды выполнить желания своей патронессы, едва та успеет их сформулировать. — Долго ли еще я смогу гулять по парку…
— Это, вообще-то, сад. А парк — с южной стороны дворца, — подсказал мэтр.
— Гулять здесь, по парку, — с нажимом повторила Лисавета (чревовещательница вторила ей, имитируя глухое уханье совы; прочая женская стая напряглась, оскалив зубы и навострив когти), — и собирать травы…
— Травы? — осведомился мэтр. — Какие такие травы?
Иногда, в это трудно было поверить тому, кто знал почтенного мэтра менее двухсот-трехсот лет, он вспоминал о своих обязанностях без напоминания. Все-таки Лисавета всего-то три луны назад едва не ухайдокала папаню и брата; лучше знать сейчас, какие травы вдруг заинтересовали опальную принцессу, чем потом опять выслушивать намеки и язвительные комментарии коллег. Опять придется разговаривать с трупом, и хорошо, если с одним! Нет, этого Силантий допустить не мог.
— Так какие травы вас заинтересовали, ваше высочество?
— Ах, покажем же мэтру нашу коллекцию! — пропела Лисавета. Бабоньки оживились и гороховой рассыпью порскнули в разные стороны.
— Это — горчица, для жарки мяса, — подсунули мэтру для освидетельствования сноп средней величины.
— Это — душица, в чай при простуде, — подсунули веничек с сиреневыми цветочками.
— Это златоцветка, для запаху в бане, — ткнули чем-то в правый глаз.
— Это — хрен, поросенку, — саданули сверху по колпаку…
— Это — ромашка. От всего помогает, — и хрясь почтенного мэтра букетом в глаз левый…
— Это — вельба, ее едят, — подпрыгнула полугоблинка, ткнув мэтра в нос чем-то полусгнившим и колючим.
— Это крестовая дедянка, для красоты.
— А это — крестовая отвертка. Для самообороны.
— Это — петрушка. В суп, су-уп, су-у-у-сууупчик — провыла чревовещательница.
— Это — валериана, кошек мучить.
— Это — мужу от импотенции.
— А это — вельба, ее едят, — не унималась полугоблинка.
— Это — мята, для заварки. А это — звериный горец. Птичий шаровник, лысый шиповник, цитрус квёлый, памеллин похмелистый, львицын зов — все для чая.
— А это малочай, туда же.
— В чай? — из последних сил изумился придворный маг. — Но ведь…
— Хорошую траву никаким чаем не испортить! — уверенно ответствовала травница.
— А ЭТО — ВАМ, МЭТР, ОТ МЕНЯ. С ЛЮБОВЬЮ, — пробасил фарфоровый антиквариат, и вручил мэтру шипастый розовый скелет.
— Это синяя колючечка, для хинского декоративного искусства… Муж велел забыть его название, он краснеет, и падает в обморок…
— Лопух — ослам! Мужика — бабам…
— А это — слимис трехлепестковый. Для встречи с прекрасным эльфом...
— Мыльный корень. Один на бочку воды, внутрь и задержать...
— Сушняк — к похмелью…
— А это — хрен. — (Возмущенный вопль: «Я первая сказала про хрен!») — Его можно и мужу, а не только поросенку.
«Дура!» — донеслось до мэтра Силантия, погребенного под стожком декоративных и съедобных растений, замученного ноздревым кровотечением, — «поросенка с хреном употребить можно, а твоего мужа…» Дальше последовала некоторая идиома, понятная дамам и недоступная господам. Впрочем, расслышать окончание фразы мэтр не успел, потому что полугоблинка не унималась:
— А это — вельба. Едят ее. Ам-ам. Ротом. понимаш?
— А это полынь, для спиртной крепости…
— А это цикута, для гостей…
— Это — укроп, тоже поросенку. И яблоки ему, и сметанка, и пирогов тут с королевского стола за завтраком припасла, не желаете ль?
— Это — цианистый калий, для ароматизации пирожных вместо миндальной эссенции (еще один вопль: «Дура! Неси траву! Отраву оставь, потом сами разберемся!»)
— Донник белый для простуженных…
— Это горечавчавка. Хрен ее знает, к чему она…
— Ко-арочки апельсиновы-ы-ыя! Ко-аарешки красивы-ы-ыя! Для настоев! Для мужьёв! Продам недорого…
Мозг почтенно мэтра услужливо отключился, и включился только, когда приблизилось к упавшему Силантию белое блаженное лицо в окружении пресветлого облака, и тонкая бесплотная рука сложила в его руку, морщинистую и свою, сухую былинку, и тишина устами белого фантома вздохнула:
— А вот вам, мэтр, розмарин — это для памятливости…
…Очнулся мэтр, когда его величество Пафнутий перестал стесняться, и саданул его по щекам со всей королевской мощи.
— Что это было? — прошептал мэтр.
— Осень, вестимо, — проговорил призрак, пролетающий мимо верхом на паутинке. — Пора плодоношенья и туманов, хотя кому-то — сорняков и тумаков…
— Что? — переспросил Силантий.
— Очнись, дурень, с тобой король молчит! — фыркнул призрак.
Пафнутий: [дернулся корпусом, прижал к плечу правое ухо, подмигнул левым глазом, потряс головой в течение 0,28 секунд]
—Да, это они… — Проговорил Силантий. Глаза его, с трудом обретя связь с мозгом, отыскали в саду степенно удаляющуюся Белую Даму и ее подпрыгивающую над лужами и спотыкающуюся на кочках свиту. — Они…
Пафнутий: [глаза вправо вверх, кругом налево, щеки на 0,5 секунды надулись, нос дернулся вниз]
— Нет, что вы! Абсолютно живая… Кто вам наплел эти слухи? И не появилось у нее никаких мистических или магических способностей! Я бы заметил.
Пафнутий: [глаза вылетают из орбит на 45% своей окружности, потом прищур на 125 градусов]
— Ну, скорее всего, — заметил бы.
Пафнутий: [молчит]
— Ладно, не будет спорить, — хорошо, уговорили, позовем экспертов, пусть проверят дополнительно…
Пафнутий: [пожимает плечами. С ближайшего дерева падает последнее червивое яблоко ].
— А вот этого я делать не буду! — вскипел мэтр. — Тоже мне, придумали!
Пафнутий сглотнул, сделал несколько разминочных артикуляционных упражнений, откашлялся, проверил, присутствует ли язык у него в ротовой полости, и, наконец, заговорил:
— Пришли к вам, мэтр. Посланник. В башне.
— Ах, вот как? — смутился мэтр.
Пафнутий выразительно помолчал. Маг недоумевающе посмотрел на своего работодателя.
— Чем я могу вам помочь, ваше величество?
— [подергивание головой по периметру плеч] [Артикуляционная разминка] Почему вы обиделись, мэтр, на мое предложение?
— Какое предложение?
— [пожимает плечами. С дальнего дерева падает еще одно червивое яблоко ].
— А… А! Ах вот оно что… — Мэтр смущенно улыбается. — Кажется, я просто не расслышал…
По дороге домой мэтр Силантий размышлял, насколько проще и интереснее ему было бы жить, если б разгильдяистый господин Толик научил-таки коллегу по магической школе призывать бронтозавров. Десяток-другой этих тварей иного, лучшего мира — и никакого дворца королевского, сестры королевской, свиты сестры королевской и прочего — и днем с огнем не найдут. Надо, надо брать инициативу проведения мероприятий в свои руки, самому вызвать какого-нибудь дино-… (или простокваше?) завруса, и пусть погромит тут все…
У стен башни мага и короля ждал сюрприз. Сюрприз состоял из четырех тел, двенадцати кольчуг, трех шлемов, шести топоров (острых, автоматически заметил мэтр), девяти ног и восьми кисточек, и зачем-то занавешивал белый камень башенного цоколя холстиной.
Мэтр с трудом, уже который раз за утро, сфокусировал взгляд на объекте.
Объект улыбнулся.
Пафнутий [неуверенное растяжение губ и медленно застилающий шею спазм]
— Мы — горные гномы! — гордо проговорила одна четвертая часть сюрприза.
— Не так! — зашипели на него (неё?) оставшиеся. — Мы — ГГ! Горные Гномы — У-у-у-у-у! Ваши аплодисменты!
Пафнутий [правая бровь на 68% вверх, где-то в саду усиленно подпрыгивают и вновь падают яблоки]
— Явились сюда…
— «Идиот! Не явились, а прибыли!» — «До прибыли еще далеко…» — «Но ведь являются — призраки…» — «Значит, пришли» — «Ага! А если спросят, как дошли до жизни такой?!!» — «Не спросят, они молчаливые…»
— Сюда, к вам, чтобы покорить вас…
— «Идиотка! Они ж гордые!» — «Не гордые, а независимые!» — «Я вам покажу — зависимость, извращенцы!»
— … служить вам …
— «Ты спятил?»
— … поразить вас…
— «Убью скотину! Велено же — не трогать раньше времени!» — «Хлопцы, спокойно, как бы нас не рассекретили» — «Не бойся, нас не догонят»
— … ну, в смысле… удивить вас своим искусством!
И хорошо отрепетированным жестом сюрприз скинул холстину.
И Пафнутий, и Силантий удивились.
Камень покраснел, почернел и местами кислотненько растворялся под слоем жуткой мазни. Впечатление от художеств ГГ было такое, что Пафнутий схватился за посох, саблю и голову одновременно, а мэтр не удержался, и кувыркнулся через голову дважды.
[… … …] проорал Пафнутий. Мэтр подтвердил, что работодатель прав.
— Мы старались… — обиделись ГГ.
— Да вообще — кто эти паршивцы? Мэтр, что молчите? Ответьте, кто это?
— Это? — переспросил мэтр. Поразмышлял минуту о вечном…- шпионы, вестимо…
— Мы — барды! — дружным хором оскорбились ГГ. А самый маленький добавил: — и Огонь у нас есть. Вот, смотрите.
Что-то тихонько щелкнуло, осторожно зашипело, и над тремя шлемами и одной потрепанной шевелюрой засиял фосфоресцирующий нимб; щелкнуло еще раз, запахло резко и удушающе, и нимб подёрнулся голубоватым пламенем.
Маг окосел.
Пафнутий молча молчал.
ГГ ждали.
Газ в портативных горелках прогорел и кончился. А нимб почему-то второй раз не зажегся.
Заметив, как уверенно и увесисто перехватил король Поморья свой посох, старший из горных гномов скомандовал:
— Тикаем, хлопцы! Здесь на халяву не прокатишь… — И совершенно магическим образом (впрочем, нет, никакая это не магия. Обыкновенная практика!) группа живописцев исчезла, прежде чем ее настигло королевское возмездие.
Призванные мэтром муравьи начали обгрызать слой настенной росписи. Пафнутий, разволновавшись, отправился к жене за утешением и 100 граммами валерьянки, а сам маг решил-таки разузнать, кто ж и зачем его искал.
Искателем оказался шут ортанского коллеги.
Парнишка вольготно расположился за столом, и дегустировал поморскую пшеничную, горечавчавковую и хинскую полурисовую. На столе, скользя на шкурках от сала, танцевал оживший ворон, и хрипло требовал продолжения банкета. Мэтру оба обрадовались. Флавиус вручил запечатанное послание от своего короля, а ворон забацал джигу. Силантий распечатал свиток и вчитался в ровные строчки.
Строчек, честно говоря, было всего две. Текст гласил: «Пожалуйста, не надо». И подпись. «Шеллар- III »
Флавиус, подсматривающий за магом, тоже прочитал послание и сказал, что ничего не понимает. Ворон сказал, что ничего не понимает. Силантий тоже решил не отбиваться от коллектива, и сказал, что ничего не понимает.
За согласие надо было выпить.
Что было потом — мэтр Силантий не помнил. Кажется, на третьем часу посиделок, когда наличное спиртное окончательно приобрело технические характеристики, мэтр пробовал достать заначку из субпространства. Явились девушки.
Попытался призвать мышек (это уже потом, после того, как закончилась бочка сорельского прозрачного), чтобы распугать девушек — явились носатые фиолетовые эльфы, и заорали на четыре голоса, что «тикаем, братцы, здесь конкуренты окопались! Бить будут!»
Потом, кажется, был интеллектуальный спор с душой компании Флавиусом (после пятнадцатой он разрешил называть себя Усиком) и ее крыльями. Спор был о том, что лучше в женщинах — их телесная, или духовная составляющая. Мэтр призвал к компромиссу.
Призванная соловая кентавра долго вопила, махала хвостом, трясла двумя бюстами (человечьим и лошадиным) и требовала написать мужу расписку, что ночь она провела в компании людей, а не прелюбодеев. Усик принял на грудь, и взял огонь на себя — в смысле, добровольно вызвался утешить барышню и доказать ее мужу, кто здесь козёл.
Начав кутить днем — пробуждаешься глубокой ночью. Мэтр открыл глаза и застонал. Над ним глыбой возвышался кентавр.
«За что, боги?» — попытался спросил Силантий. Боги многозначительно промолчали. Кентавр ответил:
— И не стыдно тебе, Силантий?
— А, это ты, Хирон… Проходи, располагайся… Наливай…
— Фу! — мощно фыркнул кентаврийский коллега. Посуда и тушка ворона тихо звякнули. — Как ты мог!
— Мы не знали, что она замужем… — рефлекторно принялся оправдываться Силантий.
— Фу, похабник! Я не об этом.
— А о чем?
Кентавр молча, не переставая гневно трясти гривой, бросил перед Силантием кипу пергаментов. Силантий с трудом прочитал первую строчку.
Протрезвел.
— Ну?! Что молчишь? Говори! Как ты дошел до жизни такой?! — гремел копытами Хирон.
— Я… не… не я… я не… — затрясся Силантий.
— Позор! На старости лет — и злоумышлять на своих воспитанников! Готовить заговор — да какой подлый и примитивный!
Силантий перешел рубеж трезвости и устремился к абсолютному разуму.
— Кто? Кто меня выдал!
— Не считая того, что ты сам по пьяни наговорил Флавиусу? Истран же учил, как с ним обращаться — забыл? Забыл наставления коллеги?
— Я не… — Силантий снова прочитал подсунутый документ. Начинался он фразой: «Я, поморский маг Силантий, находясь в собственном недалеком уме и тр… тр… тридцатиградусной памяти…» — Он и так все знал о заговоре! Шпионы! Шпионы донесли! — Силантий, раз не получилось с заговором, захотел подвигов: — Хирончик! Пойдем ловить шпионов!
— К чему! — захохотал трагически мэтр Хирон. — Ведь главный злодей — ты!
— Я не злодей… — заплакал мэтр Силантий. — Мне их всех жалко …
— Тогда зачем ты планировал отравить королевское семейство? И раздавить их ихтиандрами?
— Кем? — не понял поморец.
Хирон выразительно кивнул на куб льда. Еще утром такого в своих покоях придворный маг Поморья не помнил. В глубине глыбы угадывались очертания какой-то фигуры. То ли человека, то ли рыбы, то ли Толика… Мэтр протрезвел до очевидного-невероятного.
Хирон смилостивился над заблудшей душой, и налил Силантию стаканчик.
Стаканчик вызвал прилив откровенности:
— Понимаешь… Осень. Холодно.
— Я заметил, — пробурчал Хирон. — Что ж ты окна не закроешь?
— Окна? А они у меня есть? — удивился Силантий. Огляделся. Оконные рамы очень натурально прикинулись неодушевленными предметами, и распахнулись еще шире. Нюхать всю долгую осень, нескончаемую зиму и еще более долгую весну испарения, хронически насыщавшие покои мага, они не собиралась.
— Ты не отвлекайся. Говори. Ну, осень — это что, повод устраивать заговор?
— Нет, это повод погреться. Пшеничная — она ведь для внутреннего сугрева, а иногда ведь хочется… Чего-то особенного! Поэзии… Рифм… Нимф…
— И что?
— Вот я и подумал. Устрою заговор. Будет революция — другая. А потом… Потом прилетят драконы, и будут у нас наводить порядок. Помнишь, как повезло мистралийцам летом? А? Давай, Хирончик, присоединяйся! С тобой мы ого-го! К нам столько драконов прилетит — дворец закачается! Погреемся… Поговорим… Ведь драконы — они такие… такие!..
Хирон посмотрел на коллегу и выразительно покрутил пальцем у виска. Силантий горестно вздохнул. Мечта детства и в старости не имела шансов сбыться…
— Ладно. Думай о своем поведении. Силантий, ты был не прав. А я, пожалуй, пойду…
— Да, пока… Эй! Хирончик! А бумаги?
— Какие бумаги?
— Ну, мое признание в заговоре. Отдай, будь человеком, а?
— Я бы рад, — пробурчал, засмущавшись, Хирон. Покраснел под гнедой конячьей шкурой. — но начальством не велено.
— Каким начальством? Ты что, этого щенка-королька своего слушаешься? Или… Истран презлым заплатил за предобрейшее? Возвыситься за наш счет удумал? — вскипел спирт в жилах поморца.
— Нашим с тобой нынешним начальством… — хлопнул друга по спине Хирон. Друг уселся на коробку собачьих лакомств. — Его величеством Шелларом, по счету третьим. Привыкай, дружище. Теперь ты сотрудник Ортанских спецслужб…
Оконные рамы тихо скрипнули, приветствуя первые в этом сезоне снежинки. Tuully
| 
